Как я сдавал комнату
Неудивительно, что однажды человеку, который остаётся совершенно один в трёхкомнатной квартире, рано или поздно должна прийти в голову мысль о том, что жить во всех этих комнатах одновременно, мало того, что невозможно, но и бессмысленно. За этой, первой, мыслью неизбежно следует и вторая, особенно, если этому способствуют постоянные материальные затруднения: зачем простаивать попусту хотя бы одной комнате? За этими соображениями сама собой приходит твёрдая решимость извлекать доход из пустующего помещения. Руководствуясь такой решимостью, я и принялся однажды размышлять, как бы мне и кому бы сдать комнату. Был я тогда совершенно не искушён в подобных делах и не помышлял даже, с какими характерами и особенностями психики съёмщиков мне придётся сталкиваться и вступать в противоборство. Казалось бы, почему обязательно должно быть противоборство? Почему не представить себе нормальных человеческих взаимоотношений между двумя отзывчивыми людьми, из которых один искренне готов за определённую сумму поделиться своей жилплощадью, а другой с радостью соглашается и на эту сумму, и на все прочие условия. Отчего не поладить им и не жить в своё удовольствие, уважая и понимая друг друга? Казалось бы! Но, как выяснилось, такие отношения можно представить только умозрительно, но никак не в реальности. Что же мешает? Что превращает первоначальную добрую волю двух людей в противостояние, наличие каких неразрешимых противоречий вызывает постоянные трения и склоки, приводящие к неприязни, которую порой уже не отличить от ненависти. Пройдя по этому тернистому пути значительное расстояние длиной в 4 года, и постоянно извлекая из своих горестных впечатлений и наблюдений разнообразные заключения, я в конце концов решил как-то привести их в некую общую картину особенностей человеческих отношений, обусловленных ситуацией съёма и сдачи.
Первый мой опыт по этой части был очень похож на мой первый опыт брака – он был крайне непродолжителен. У меня тогда ещё не было интернета, я пошёл прогуляться к месту скопления потенциальных клиентов - на ближайший рынок. Там я довольно быстро отыскал женщину, которая охотно откликнулась и тут же изъявила желание немедленно посмотреть предполагаемое жильё. Надо сказать, женщины очень изобретательны, когда дело касается помещений. Они очень любят проектировать и экспериментировать, переделывать и создавать уют. Мне даже было приятно, когда эта женщина, расхаживая по комнате, вслух рассуждала и прикидывала, как и что она изменит, и что добавит в обстановку для приведения комнаты в приемлемый для её проживания вид. Неудивительно, что она тут же выложила необходимую сумму за месяц с условием немедленного вселения. Несколько встревожило меня поначалу лишь то обстоятельство, что её энергия, не исчерпанная до конца в планах переоборудования комнаты, выплеснулась за её пределы и ринулась в места общественного пользования: коридор, санузел и кухню. Уже здесь, когда она с прежним пылом, ободрённая моим прежним молчанием, принялась оживлённо рассуждать о неизбежных перестановках и переменах, которые грядут с её вселением, я вынужден был мягко намекнуть ей, что в этом «регионе» её бурная инициатива будет предварительно подвергаться анализу и рассуждению с моей стороны, как собственно хозяина квартиры. Это её абсолютно не смутило, она, видимо, даже не поняла намёка, моментально согласившись с оговоркой «конечно, там видно будет». Так я впервые близко столкнулся с одной из бойких приезжих рыночных амазонок, характер которых отличается целеустремлённостью, неутомимостью и безжалостностью. У неё даже была не только московская прописка в квартире у какого-то московского хронического алкоголика, с которым она вступила в фиктивный брак, чтобы после его, видимо, скорой кончины получить всю квартиру, но и уже купленная ею для дочери квартира в моём же районе. Мало того, дочь уже успела выйти замуж тоже за приезжего и родить от него ребёнка. Плюс к этому её сопровождал сын 10-ти лет. Слов нет, как мать она была выше всяких похвал. Она держала на рынке два павильона, следовательно, дама была состоятельная. Это меня устраивало. То, что сейчас меня настораживает сразу же в поведении того или иного предполагаемого жильца при первой встрече, тогда не вызывало совсем никаких опасений. А зря!!! Что ж, всё приходит с опытом.
В этот же вечер она, вселяясь, в числе прочих вещей, которые притащили её сын и какой-то неопределённый молодой человек, она принесла с собой банку белой краски с кистями и принялась красить окно. Это мне тоже понравилось, только всё же смущала мысль о молодом человеке, который помогал так, словно чувствовал свою кровную заинтересованность в затеянном деле, и уходить не торопился. Эта женщина, - звали её Дана, - представила его как своего близкого друга. По моим же наблюдениям, этот друг был ей несколько ближе, чем друг. Мне даже пришлось уточнить, точно ли она только для себя собирается снимать, на что я получил самые искренние заверения в том, что этот «друг» сейчас уйдёт. Затем мы с ней за чаем обсуждали ещё некоторые вопросы. В числе прочих мне был задан вопрос, может ли она ИНОГДА приводить сына на ночь. Я в тот момент жил вдалеке от моего сына такого же возраста, ощущая постоянный моральный долг перед ним. Поэтому я растроганно дал согласие на её просьбу.
Дана в тот же вечер оставила ночевать у себя сына. Потом вдруг в половине двенадцатого ночи собралась проведать своего мужа-алкоголика и унеслась на Коломенскую, прихватив заодно и ребёнка. Я спросил, когда она намеревается вернуться, на что получил успокаивающий ответ:
- Вы меня не ждите, ложитесь. Я буду нескоро.
И хлопнула дверью, оторва.
Мне такое поведение в первый же вечер показалось несколько вызывающим, но я утешал себя тем, что это мне только показалось. Но всё равно, как-то не спалось мне. Не спалось мне и после её возвращения в половине третьего ночи. Я не стал к ней выходить, но по излишней суете, превышающей деятельность одного человека, я догадался, что вернулась она снова с сыном. Помню, у меня изменилось отношение к ней как к матери, которая в такой час таскает бедного ребёнка, бог знает, зачем и бог знает куда. Увидев, что я ещё не сплю, Дана, крадучись, елейным голосом убедилась в этом, и попросила дополнительную подушку. Я ей, конечно, не отказал, но не могу сказать, что с радостью. Утром, когда я, невыспавшийся, был разбужен хлопнувшей входной дверью, и решил проверить, все ли ушли, в сдаваемой комнате на диване я обнаружил закутавшегося в одеяло, сладко спящего её сына. Я тут же позвонил Дане, и задал ей вопрос, почему она оставила ребёнка, и как он без ключей выйдет из квартиры, когда я уйду на работу. Она, не смутившись, заверила меня, что тревожиться мне не о чем, она рядом. А когда мальчик проснётся, она за ним придёт и заберёт. Мне показалось, что-то уже идёт не так, как мы договаривались, поэтому я сам решил разбудить пацана и отвести к матери, попутно напомнив ей, что снимала она для себя и только для себя. Когда я принялся будить ребёнка, я обнаружил, что разбудил не его, а вчерашнего близкого друга Даны, долго не желавшего выпускать из объятий подушку, выданную мной Дане в 4 часа ночи. Оторопь, охватившая меня при этом открытии, моментально переросла в ярость, и я, позвонив к себе на работу и сказав, что меня задерживает жизненно-важное дело, немедленно потребовал у Даны, чтобы она явилась. Она явилась! Кто бы видел эту подготовившуюся и обдумавшую по дороге манеру поведения фурию. Пока её хахаль сконфуженно одевался, я задал ей вопрос, как такое после вчерашних договорённостей могло произойти. Она, осознав, что отпираться бессмысленно, решила атаковать. Речь произнесла она примерно такую:
- А для чего я плачу за комнату? Чтобы мне указывали, что в ней делать? Нет уж! Если я снимаю комнату, то и мне решать, как в ней распоряжаться.
Что мне было отвечать? Я просто вернул ей деньги и сказал:
- Чтобы сей же момент ни вашего духу, ни ваших вещей в моей квартире не было! Словом, вон отсюда!
Видимо, от такого обращения она давно отвыкла, и тем более не ожидала подобной отповеди от такого радушного и покладистого парня. На лице её выступила краска гнева, но, глядя на моё лицо, на котором тоже не была отображена безусловная покорность судьбе, она передумала устраивать скандал, забрала деньги и робким тоном попросила разрешения вывезти вещи вечером.
- Только в моём присутствии, когда я вернусь с работы, - отрезал я, забрав у неё ключи.
После этого случая я месяца три никому не хотел сдавать. Но в это время у меня появился интернет. Однажды, попав ради любопытства на сайт, где люди размещают объявления о желании снять комнату, я не только с интересом стал просматривать объявления, но и понял, насколько выигрышен, хоть и не всегда беспроигрышен такой поиск съёмщиков. Во-первых, самому искать никого не нужно, только отбирать подходящие на первый взгляд кандидатуры. Во-вторых, можно сразу видеть, кто и сколько предлагает. В-третьих, самому давать объявление, светиться и испытывать натиск риэлторов нет необходимости. В-четвёртых, отобранным кандидатам совершенно бесплатно можно по интернету же отсылать SMS с предложением и номером своего телефона. Таким образом, я выбрал второго жильца, Виктора.
Всякий печальный опыт взаимоотношений с предыдущими людьми хочешь, не хочешь, бросает тень и приносит некоторые ограничения в искренности на общение с последующими. Становишься боле осторожным, менее открытым, а это в свою очередь вполне может привести к тому, что своим опасливым поведением и недоверием можно отпугнуть людей. Но у меня подобный опыт выражается только в обострённой наблюдательности и зоркости к мелочам поведения, за которыми можно угадывать будущие большие трудности. Внешне я остаюсь радушным, приветливым и в меру покладистым, внутренне готовый в любую минуту выпустить когти. Такое поведение я выработал давно и самостоятельно. Так легче и быстрее понять для себя истинную сущность любого человека - дать ему беспрепятственно раскрыться полностью. Редкие люди, поддаваясь на эту провокацию, сохраняют чувство меры и собственного достоинства, и очень многие, к сожалению, теряют всякий стыд и самоуважение и начинают усиленно злоупотреблять доверием и открытостью, полагая эти качества непростительной с их точки зрения слабостью. Они и не подозревают, что слабостью в этом случае является как раз их слепота в истинном положении дел. Доказательством этому служит их изумление и растерянность, когда я неожиданно резко и жёстко меняю манеру поведения, давая отчётливо понять, что я, в отличие от них, всё предыдущее время слепцом отнюдь не был. Можно, конечно, назвать безнравственным такое поведение, но в том-то и суть, что страдают от него сами же безнравственные люди. А если человек не собирается использовать мои добрые побуждения по отношению к нему в своих корыстных целях и злоупотреблять моим искренним расположением, он никогда не встретится с той изнанкой, о которой говорилось выше. Это лирическое отступление я посчитал нужным включить в рассказ, чтобы читателю были понятны как предыдущие, так и последующие мои поступки по отношению к жильцам, жившим у меня в разное и разное время.
Как было уже сказано, после Даны я несколько охладел к немедленной сдаче комнаты, да и работа денежная появилась, так что прошло месяца три, пока я вновь задумался о жильце. Именно о ЖИЛЬЦЕ! Я решил бесповоротно, что сказка «Ледяной и лубяной домик» не для меня, и отныне такой Зайчик, как я, ни на какие опыты с Лисичками пускаться не станет. Поиск теперь осуществлялся по интернету. Я заходил на сайт, где жаждущие снять комнату помещали свои объявления и координаты, отбирал подходящих лиц мужеска пола и с компьютера же отправлял им SMS, где вкратце формулировал своё предложение. Схема простая и позволяет до минимума сократить вторжение третьих лиц, именуемых риэлторы. Вот, уж беспокойное племя халявщиков! Откликнулось человека три. Каждый из них приехал, каждый посмотрел, и каждого всё устроило. Осталось решить мне, кто же из них троих устроил меня. Или никто! Поразмыслив, я склонился в пользу одного бездомного москвича с пропиской и с машиной. Машина эта и являлась единственным источником его дохода. Он возил всяких интуристов из аэропортов и с вокзалов в гостиницы, а потом обратно. Называлось это красивым заграничным словом «трансфер». Было ему 49 лет, он имел инвалидность по инфаркту, двух взрослых сыновей в Митино, откуда его и выгнала жена, и новую гражданскую жену с шестилетней дочкой на Пресне, с которой он жить не мог по причине её пьянства, и непринуждённых взглядов на жизнь. Видимо, та беззаботная лёгкость, которая проявлялась в его взглядах на собственные проблемы, была новоприобретённым уроком после инфаркта, который дал ему понять, что ни одна жизненная трудность не стоит переживаний с летальным исходом. Но натуру не обманешь, а посему лёгкость эта настолько не соответствовала беспредельной грусти и усталости отчаяния в глазах, что мне сразу стало ясно: ко мне поселился надломленный и издёрганный человек. Даже, я бы сказал, не поселился, а укрылся от постоянных ударов судьбы, которые, как показало дальнейшее знакомство, он сам же трудолюбиво подготавливал и недальновидно взращивал. На первых порах мне не приходилось об этом задумываться, я был рад, что у меня поселился москвич, напоминавший моего дядю, тоже в конце жизни мыкавшегося по съёмным квартирам в поисках уютного и спокойного пристанища. Именно это обстоятельство и определило мой выбор. Имя ему было Виктор.
Имя даётся не просто так. Я в этом убедился непроизвольным методом многолетних наблюдений и сравнений. Виктор означает победитель, но, сколько бы Викторов мне не встречалось в жизни, ни один из них не то, что не соответствовал этому определению, а все они обладали совершенно противоположными качествами: робостью, покладистостью до самозабвения, зыбкой нервной системой и приступами меланхолии. Трудно, согласитесь, представить себе победителя с набором таких качеств; они больше свойственны побеждённому. Мой Виктор в этом плане исключения не составлял, и в течение трёх месяцев я вынужден был выслушивать от общительного лузера подробные отчёты о поражениях на всех фронтах.
Как квартирант, он был очень чистоплотен, гостей не водил, так как некого было водить, любил читать одного и того же автора, который, видимо, отвечал на многие вопросы в его сознании или отвлекал от них. Но главной его страстью, обнаружившейся в первые же дни, было общение, то есть монологи с обязательным присутствием слушателя, то есть меня. Говорил он темпераментно, зажигаясь иногда до такой степени, что я всерьёз начинал опасаться второго инфаркта, так он переживал по новой все перипетии своей жизни, о которых шёл рассказ. Так, обычно, о событиях давно минувших рассказывают люди, которые не сделали никаких выводов из случившегося с ними, продолжая искренне удивляться, как такое могло произойти и испытывая чувства того же накала и той же страсти, как и в то время. Такие люди с прежней силой переживают вновь и вновь всю глубину потрясений, выпавших им на долю вследствие собственной глупости, и по причине этой же глупости регулярно повторяющихся. Витюша был из таких людей. В своё время, как я полагаю, это был восторженный романтик, для которого любовь, и всё, что с ней связано, представлялась ему в ореоле святости, непрерывного счастья и вечной радости. И это заблуждение так глубоко укоренилось в его наивной душе, что он оказался совершенно нечувствителен к реальности. Реальность в итоге его за это и покарала. Рассказы его, поначалу новые и занимательные, повторяясь впоследствии с пугающим однообразием, навевали тоску даже не заранее и давно известным сюжетом, а больше всего тупиковой безысходностью кружащегося на месте и тыкающегося носом в стены слепого крота, которому не то, что помочь нельзя, а и помочь невозможно. От этих повторений и этого ощущения помимо воли вырастала в душе сильная неприязнь к этому заносчивому, но слабому человеку. И ещё один факт очень сильно расстраивал: постепенно я начинал понимать, что мне раз от разу приходится выслушивать откровенную ложь, излагаемую только с одной целью – выставить себя правым во всём человеком, но именно за это несправедливо гонимым и обиженным. Витюша, сам того не замечая, пытался вызвать жалость и сострадание по отношению к себе, а выглядел жалким и потерянным существом, которое вызывало только раздражение. Он вдохновенно повествовал о своих трудностях, в которые сам же себя неразумно втянул, не имея ума из них выкарабкаться. Он хотел убедить в одном, а выходило совсем другое. Он лгал безотчётно, так же как и жил.
Мытарства его, как и многих, начались с того, что он женился. Конечно, любовь его не ведала ни границ, ни пределов. Жена, по его словам, тоже сходила по нему с ума. Только ей удалось не только удержаться в рамках разума, но и в дальнейшем свести с ума самого Витюшу. Когда и как стали жить они в однокомнатной квартире с двумя народившимися вскоре сыновьями, не суть важно. Важными для меня были два факта: а) как он, имея свою квартиру до брака, оказался прописанным на одной площади с женой ( и как его жена тоже?); б) как он проморгал единственный шанс, данный ему женой, получить собственный угол?
А дело было так. Когда подошла очередь на расширение жилплощади, им было предложено два варианта: либо получение трёхкомнатной квартиры взамен их однокомнатной, либо переезд в двухкомнатную с оставлением за ними однокомнатной. В этот решительный момент, жена Витюши проявила добросердечие и здравомыслие, предложив следующее. Она с детьми прописывается в двухкомнатной квартире, а за Витей остаётся эта однокомнатная, которую пока можно сдавать, ведь фактически Витя будет жить с семьёй, как и прежде. Яснее высказаться было нельзя. Дескать, хорошо с тобой, Витя, но лучше без тебя. Казалось бы, обладай Витюша хоть каплей понятливости, он не только бы пошёл навстречу, но и оценил благородство своей жены, которая не просто выгоняла его на улицу, а позаботилась, где ему после этого жить. Куда там! Витюша с бараньей тупостью и непонятным романтизмом патетически изрёк:
- Если уж я женился, то навек (то есть, до гробовой доски), и жить нам в трёхкомнатной квартире вместе!»
Этим заявлением он не только перечеркнул всё хорошее, что было у него с женой до этого, но и подписал себе приговор. Через некоторое время после переезда по совету одной деятельной подруги его жена, воспользовавшись Витиной многомесячной командировкой и заручившись свидетельскими показаниями соседей, в течение долгого срока не видевших Витю, подала на него якобы в розыск. Милиция, для вида проволочив время, не «найдя», Витю ни в монастырях, ни в бомжатниках, ни на вокзалах, выдала Витиной жене свидетельство о пропаже Витюши без вести. Руководимая той же предприимчивой подругой, Витюшина жена, на основании этого свидетельства выписала его из квартиры. Конечно, по возвращении из небытия, Витюша при содействии суда восстановился в правах, но жена, закусив удила, сменила замки, твёрдо положив, не пускать мужа в дом даже под угрозой мук адовых. Пришлось Вите опять тащиться за помощью в милицию и под конвоем наряда приступить к осаде собственного дома. С милицией ссориться жена не захотела и вынуждена была впустить мужа. Но на следующий вечер Витя снова наткнулся на новые замки и полную непримиримость по ту сторону этих замков, и снова ему пришлось по знакомой дорожке брести за помощью к правоохранительным органам. И так изо дня в день. В конце концов, в милиции Вите дали понять, что у них есть дела важнее, чем возиться с таким слюнтяем, и рекомендовали отныне решать этот семейный вопрос самостоятельно. Потоптавшись возле собственной двери в невыразимой тоске и бессилии, не придумав ничего лучше, Витюша отправился на поиски съёмного жилья. Где и как он мыкался в последующие годы до того момента, как попал ко мне, я и не спрашивал, с меня хватало и того, что он уже успел нагородить. Одно я знал точно. Его романтическая душа не сломалась на первом испытании, она вовлекла его в новое, свежее. Так он и познакомился с хронической алкоголичкой с Пресни, у которой, тем не менее, была своя двухкомнатная квартира. Ей было уже под сорок лет, и сошлись они легко. Она даже бросила пить, на время беременности, но стоило родиться дочке, снова принялась за старое. По словам Вити, все шесть лет только он и заботился о малютке, постоянно воюя за трезвость с женой. С гражданской женой, конечно. Попутно он совершил другую глупость. Новая жена предложила ему выписаться из Митино, и прописаться у неё, заключив законный брак. Но, надо было знать Витюшу! Он снова, как некогда, встал в картинную позу и произнёс патетические слова:
- Пока я жив, моя доля в той квартире никогда не достанется этой мымре!
От этой ли безысходности или незаметно для себя перейдя на новую стадию алкоголизма, новая жена запила ещё горше, позабыв и о Витюше, и о дочери, и вообще, утратив человеческий облик. Этого уже не выдержал Витюша и сбежал ко мне. А дочка? Шестилетнего ребёнка кормили то соседи, то подруга жены брала к себе в моменты особо тяжких запоев мамы, словом, как-то справлялись. Мечтой же Витюши, которую он часто излагал мне, представлялась идеальная с его точки зрения ситуация. По его представлению, подкреплённому свидетельствами соседей (не иначе, как учёл опыт первой жены по отношению к нему), мать-алкоголичку навечно поместят в психиатрическую больницу, предварительно лишив родительских прав, а ребёнка он отправит в интернат, и по выходным будет навещать девочку. Когда я задал ему вопрос, почему он не хочет сам её растить, он заявлял, что у него слабое сердце, и он не потянет. После таких откровений, я стал испытывать к своему квартиранту чувство брезгливости, граничащее с омерзением.