Серёжа во время всей этой тирады сидел как сфинкс, и трудно было понять, что он усваивает, а на что плюёт. Да, мне, честно говоря, было безразлично, усвоит он что-нибудь или нет. Всплеск этого красноречия был, как я понимаю теперь, прорывом накопившегося раздражения против смоленской бабы и её мерзейшего голоса. Плюс к этому было немного жаль Серёжу, столь безропотно выслушивавшего её визгливые бредни каждый вечер. Как бы там ни было, и как показали дальнейшие события, Серёжа выводы сделал. Начало проявляться это с того, что зов Смоленщины перестал потрясать своды нашего жилища, а завершилось признанием мне Серёжи в любви…к одной москвичке 27 лет, живущей почти в Центре с отцом в двухкомнатной квартире. То, что она тоже имела отношение к «Цветам Софии», меня уже не удивило – там таких красавиц было полно. И вот, наконец, наступил день, когда Сергей в своеобразной манере известил меня о том, что его пребывание в моём доме подходит к концу. Три с половиной года понадобилось, чтобы после открытых и скрытых пререканий, двусмысленных недомолвок и откровенного пренебрежения моим мнением со стороны Серёжи я услышал вдруг поразительное признание.

     - Ну, что ж, Саш, сделал я всё так, как ты советовал. Сегодня мы подали заявление, через месяц свадьба. Так что, после свадьбы я переезжаю жить к ней.

     Так бывает. Всё к этому шло с моей же подачи и с полного моего одобрения уже давно, но когда наступил последний, решающий момент, он застал меня врасплох. Меня прошила какая-то опустошённость и растерянность неожиданности. Настолько я за это время привык к Серёже, что уже воспринимал его, как неотъемлемую часть своей жизни. А тут…как кусок от меня оторвали. Весь вечер после этого сообщения мне было не по себе, невзирая на самовнушение, которое я настроил так: «Ты сам этого добивался, ты сам хотел парню добра, ты твёрдо знал, что, найдя подругу, Сергей от тебя съедет. Чему же ты теперь не рад, чем ты поражён?» И сам же себе отвечал: «Да, всё это правда, но уж очень неожиданно как-то. Хотя, что тут неожиданного и внезапного, если к этому логически всё шло? Хорошо, что долго шло, что никто столько у меня не прожил и, может быть, уже никогда не проживёт. Хорошо, что в течение этого долгого времени я был спокоен и уверен в порядочности своего жильца, не опасаясь оставлять на него квартиру даже на длительный срок. Так дай ему бог всего хорошего!» С этими мыслями, утешая себя избитой, но верной поговоркой «утро вечера мудренее», я заснул. А на следующее утро я уже не тратил время на сожаления о прошлом, полностью настроившись на поиск будущего жильца.

     Сергей уехал дня за три до свадьбы. Я ему советовал заранее составить список всех своих вещей, которыми он «оброс» за время жизни у меня, чтобы ничего не забыть, но он пренебрёг моим советом. Буквально накануне свадьбы вечером он вдруг мне позвонил. Казалось бы, о чём может думать человек, ни разу ещё не побывавший под венцом, в ночь перед свадьбой. Я не помню, о чём думал я в той ситуации, - по-моему, был сильно пьян, - но о чём думал Серёжа, я узнал и был немного удивлён. Он интересовался, сохранятся ли у меня сковородка и кастрюлька, забытые им при выезде, в течение медового месяца, который он с женой проведёт в Греции. Он надеялся на моё понимание того факта, что ни до, ни во время этого упоительного периода он не сможет их забрать. Конечно, я его обнадёжил, что сохраню и сберегу в лучшем виде, не только упомянутые сковородку и кастрюльку, но, если попадутся, и другие его вещи, не внесенные по рассеянности в список. Серёжа удивился, о каком списке я веду речь, а я в ответ тоже выразил изумление, что он его, оказывается, так не составил. Словом, сыграл, как всегда. Когда, спустя месяц, Сергей приехал за своей посудой, отсутствие которой, видимо, очень сказывалось на полноте семейного счастья, у меня уже жила…жиличка. Да, да! Я изменил своему незыблемому правилу: бабам не сдавать, но об этом ниже. А с Серёжей мы немного посидели, поговорили, и он уехал из моего дома и из моей жизни навсегда. Ведь больше ничего, принадлежащего ему, у меня не осталось.

 

     После выезда Сергея, в вопросе сдачи жилья внаём я испытывал полную апатию в течение двух месяцев. И побыть, наконец, одному захотелось, и невозможность представить кого бы то ни было другого на месте Сергея. и откровенная лень – были причинами моей крайней незаинтересованности в тот период в поиске претендентов. Когда же я, всё-таки, заставил себя снова залезть в интернет, для меня наступил очень неплодотворный, хотя и забавный период беспредметных просмотров и бесплодных разговоров. Звонки и просмотры начались буквально сразу, и даже пришлось распределять желающих по времени. Первыми приехали два человека: один лет тридцати пяти, исполненный той бойкости и цепкости, которую приобретают провинциалы, пообтесавшиеся в Москве лет десять и женившиеся на москвичках; второй – его племянник, представлял из себя робкое бессловесное существо, с испугом делающее первые шаги и полностью подчинённое могучей энергии ушлого дяди. Дядя тут же взял быка за рога и принялся подробно расспрашивать меня о моей жизни, привычках, знакомствах, словом, выведывать, что я за человек такой. При этом он совершенно забыл, что все эти вопросы должен был задавать я. И не ему, а его племяннику, который безмолвно, с восхищением наблюдал за тем, как ловко дядя умеет вести дела. А дядя, не получая ответы на свои нескромные вопросы, совершенно этим не смутился и принялся ставить условия проживания своего любимого племяша. Тут он намекнул на всякий случай, что живёт неподалёку, и ему не составит труда пристально следить за благополучием своего родственника в моём доме. А для того, видимо,  чтобы получать информацию из первых рук, он собирался иногда оставаться на ночь, разделяя ложе с племянником.

     - Что ж, комната хорошая, нас всё устраивает. Велосипед вы, конечно, отсюда уберёте; а теперь мне хотелось бы осмотреть места общественного пользования, - заключил он, торжествующе глядя в глаза восхищённого племянника.

     Я дал ему возможность показать себя во всей красе, не перебивая и не возмущаясь, словом, сдерживая себя. Затем, осведомившись, всё ли он изложил, что наболело, принялся задавать вопросы.

     - Скажите, кто собирается платить и жить в этой комнате?

     На этот простой, казалось бы, вопрос, я получил не очень приятный ответ:

     - Платить буду я, а жить будет он, - бодро отчеканил спонсор-дядя.

     Такой оборот дела меня никак не устраивал, и пришлось выразить сомнение в том, что такое раздвоение клиента будет мне приятно. На это дядя, опять же при полной индифферентности племянника, округлил глаза и с жаром стал доказывать, что в данном случае это единственно-правильный стиль взаимоотношений. Не желая вступать в дискуссию, я твёрдо заявил, что привык к клиентам, которые сами всё делают: и договариваются об условиях проживания, и проживают, и платят.

     - Так он и будет сам платить, только мои деньги, - не унимался дядя, - просто он ещё молодой, и я несу за него ответственность перед сестрой в этом непростом городе.

     В общем-то, основой, лакмусовой бумажкой, так сказать, для меня всегда в первоначальных договорённостях было отношение предполагаемого жильца к наличию моего велосипеда в снимаемой комнате. Если это отношение было сразу отрицательным, моё окончательное решение неизбежно было таким же. Дело в том, что сдаваемая комната – самая большая, поэтому велосипед в ней незаметен. И ещё одно обстоятельство играет роль – только из этой комнаты удобно вывозить велосипед из дому. А тут даже не жилец, а неизвестно, кто - человек, которого я в первый и, безусловно, в последний раз вижу, приходит ко мне домой и беззастенчиво начинает командовать с порога. Бойкость, конечно, бойкостью, но этот дядя показал наглядно своему племяннику не умение ловко вести переговоры, а незаурядные способности к уничтожению на корню любого начинания. Плюс к этому, огромным минусом выглядел сам бессловесный племянник, обещающий стать безвольной марионеткой в руках не в меру шустрого дяди. И это в моей квартире! Но у меня ещё был один вопрос:

     - Скажите, а какова необходимость вам, женатому человеку, время от времени оставаться здесь на ночь в одной постели с племянником? – обратился я к дяде.

     - Ну, мало ли…, - вдруг замялся он, - …ну, там…засидимся допоздна.

     - Допоздна это до которого часу, извините? – пришлось удивиться мне, - Метро, например, работает до часу ночи, а оно неподалёку отсюда. Да и ехать вам отсюда до дома полчаса от силы. Так в чём же такая необходимость?

     Пока дядя в замешательстве подыскивал приемлемое объяснение, я продолжал:

     - И ещё. За всё время вашего посещения я от человека, который действительно собирается здесь проживать, не услышал ни единого слова, что позволяет мне предположить, что ни права  голоса, ни права самостоятельного принятия решений он не имеет. Отсюда неутешительный вывод: сдаю я комнату не тому, кто в ней будет жить, а тому, кто за неё будет платить. Об этом мне нужно будет подумать. Прошу извинить, но у меня через двадцать минут ещё один просмотр, а завтра ещё два.

     - Постойте, постойте, - всполошился дядя, - а как же мы? Не подходим, что ли.

    - Дело в том, что окончательное решение я принимаю ТОЛЬКО после просмотра ВСЕМИ желающими и общения с ними. Это займёт дня три. Так что, если через три дня  я вам не позвоню, значит меня устроил другой вариант.

     - Что же это! Мы три дня, как прикованные, будем ждать, а потом, чего доброго, ничего и не дождёмся, - стал нажимать дядя.

     - Ничего подобного. В это время вы вправе искать другие варианты, и если по прошествии трёх дней мы всё же остановим свой выбор друг на друге, милости прошу! – снял я нажим и дал понять, что у меня им рассчитывать не на что.

     Дядя мгновенно утратил свою бойкость и спесь, взгляд у него стал заискивающим, и на прощание он долго жал мне руку, словно хотел этим пожатием вселить в меня уверенность в том, что только он со своим бессловесным существом-племянником может и должен быть для меня самым желанным съёмщиком. Конечно, как только они скрылись с глаз моих, я предпочёл тут же их вычеркнуть из списка претендентов.

    

      Следующим кандидатом оказался молодой человек из подмосковного города Раменское. Хочу заметить, что провинция российская, т.е. самая активная её часть, приезжающая искать счастья в Москве, обычно понимает построение этого самого счастья на несчастье всех остальных. Отсюда - неуёмная энергия, беспринципность, хамство и наглость. Больше всех в этом отношении отличаются искатели жемчуга из Подмосковья. Помимо прочих стимулов к гиперактивности, их заводит и подталкивает вековая зависть к москвичам и кровная обида на них. По их мнению, москвичи совершенно незаконно живут более устроенной и обеспеченной жизнью, нежели они, находящиеся в непосредственной близости от центра изобилия, но прозябающие без московских удобств, зарплат и просто работы. Поэтому в добавление к ранее указанным основными чертами подмосковной братии являются: заносчивая снисходительность в разговоре, неумение слушать, стремление любыми путями показать и отчётливо обозначить свою независимость, как в мышлении, так и в поступках. Исходя из вышесказанного, могу смело утверждать, что не просто договариваться, а разговаривать с ними – сущее мучение.

     Этот кандидат, Григорий, долго ко мне собирался, объясняя такую задержку ночными сменами, после которых он не мог ни о чём говорить серьёзно. Работал он камерменом. Я впервые от него услышал о такой профессии, и решил выяснить, в чём суть работы. Выяснилось, что ночные смены Григория не что иное, как пристальное слежение ночами напролёт за всем, что происходит в том или ином здании, через камеры. То есть, у меня дома предполагал поселиться профессиональный шпион. У меня даже создалось впечатление, что Григорий был полностью уверен в том, что я безоговорочно уже выбрал его и буду преданно ждать, сколько бы ни потребовалось. При этом я, естественно, буду яростно отметать любые другие предложения. Словом, к моменту его появления я уже был настроен на него, как  на проходной вариант. Спросите меня, зачем тогда я с ним встречался? Отвечу. Развлечения ради, от делать нечего, от скуки. Так вот, я забавлялся его заносчивостью, осведомлённостью по любым вопросам да и тем, что мои, едва рождающиеся, вопросы к нему, он буквально выхватывал у меня изо рта и отвечал долго и вдумчиво совершенно на другие вопросы, красуясь собственным умением складно облекать мысли в предложения. Мало того, он засыпал меня вопросами, которые должен был задавать ему я. По его мнению, он должен был быть осведомлён о моём семейном положении, о моей работе, привычках и склонностях, образе жизни, вплоть до количества сигарет, выкуренных мной за день. Я, не сильно удивляясь, наученный предыдущим «дядей», уходил от откровенности, даже не пытаясь объяснить Григорию абсурдность такого собеседования. Два с половиной часа мы провели в приятной болтовне, никак не относящейся к существу дела и расстались со взаимными обещаниями созвониться (зачем?) на следующей неделе. Ещё один эпизод утвердил меня в мысли, что этот человек никак не может поселиться у меня в доме. В процессе разговора он вдруг вскочил и рванулся в мои комнаты с целью «посмотреть как я живу». Желание его было так велико, а порыв так стремителен, что мне пришлось проявить немалую прыть, чтобы схватить его за  рукав и водворить на кухню. И тогда я подумал: «Этот камермен настолько привык к наблюдению в камеры за всеми помещениями объекта, что его недреманное око постоянно будет угрозой моему спокойствию. И если он уже в моём присутствии не стесняется совершать попытки проникновения на мою территорию, то можно себе представить, как он может развернуться в моё отсутствие.»

     Когда, спустя несколько дней, он мне позвонил и принялся излагать версию об испытательном сроке величиной в месяц, который он готов назначить нам обоим, пришлось мне уже резко прервать его и сообщить, что по размышлении я пришёл к убеждению о невозможности нашего сотрудничества. Он явно опешил и только смог пролепетать: «а можно узнать причины, по которым вы мне отказываете?»  Я коротко ответил: «Чрезмерное любопытство и множество вопросов, на которые я не должен был отвечать!» - и положил трубку.

 

     Следующего кандидата устроило буквально всё. Велосипед, этот камень преткновения, на котором споткнулись многие предыдущие соискатели, вызвал у него даже радость: ибо он, как оказалось, сам велосипедист, и у него на прежнем месте жительства была большая проблема с хранением велосипеда. А тут – просто поставить рядом с моим, - какое счастье! На стол уже был выложен задаток, и тут я решил внести некоторое уточнение. Заключалось оно в том, что я могу продать эту квартиру и купить двукомнатную ближе к центру, что никак не повлияет на моё намерение так же сдавать одну комнату. Иными словами, я в любом случае буду ему сдавать комнату, где бы ни жил. Эта простая мысль повергла его в ступор. Он с полминуты бессмысленно на меня пялился, а потом произнёс с моей точки зрения фразу, совершенно идиотского содержания:

     - Это как-то подозрительно!

     На мой вопрос, что тут подозрительного, он вразумительных доводов привести не смог, кроме не менее идиотской фразы:

     - Я же снимать хочу именно эту комнату! Так что ж, сегодня я её сниму, а завтра меня выгонят?!

     Отвечать на откровенные глупости я не умею, поэтому я оставил ему свободу деятельности. Реализовал он её быстро и пугливо: забрал со стола деньги и откланялся.

 

     Когда у меня долго не складывается какое-то дело, я стараюсь не поддаваться самокопанию и слишком уж углубляться в собственные недостатки. Я просто понимаю, что бывают такие неудачные периоды, не объяснимые с точки зрения науки. Но застой меня нервирует, и я начинаю искать другие пути решения. И в этот раз случилось так, что я изменил своей страшной клятве, данной однажды в порыве благородного негодования самому себе.

 

      Итак, она звалась Любовь. Пожалуй, описанием наших непростых, хоть и очень коротких взаимоотношений я и завершу этот длиннющий рассказ, который меня самого утомил.

     Дело было так. Отчаявшись найти стоящих мужиков, я послал две-три SMS  женщинам, которые в объявлении поместили свои фотографии, и изображения которых на первый взгляд ничего отталкивающего и порочного не имели. Из трёх откликнулась одна. Зато как откликнулась! Взахлёб, чуть ли не рыдая в трубку, она умоляла не только оставить за ней комнату без просмотра, не только благословляла небеса за единственный за два месяца отклик на её объявление, но и выражала готовность вселиться немедленно. Давал я себе зарок не заражаться истеричной восторженностью женщин, да видно зря. Я проникся, расчувствовался, но тем не менее попросил её, всё же, приехать на просмотр, чтобы соблюсти приличия. Она тут же примчалась, и при личной встрече была покладиста, обаятельна и мила, - словом, как это они умеют. Правда, сразу смутила несколько наигранная улыбка при холодном расчётливом взоре. Но это я списал на общую деловитость нынешней молодёжи. Проверку велосипедом она не прошла с ходу: заявила, что у неё много вещей, и что присутствие велосипеда исключено. Тут бы мне и дать ей от ворот-поворот, но, видимо, такова сила первичного женского обаяния, что я, не узнавая сам себя, тут же без звука обещался убрать велосипед. Затем она выразила пожелание, чтобы я освободил одну из книжных полок для её надобностей, на что тоже, поражаясь своей покладистости, я безропотно согласился. Не могу сказать, что столь нехарактерная для меня уступчивость являлась неким заманиванием с целью проверки размеров наглости Любови; мне даже было приятно смотреть, как она распоряжается. Она мне просто понравилась, как женщина. Забегая вперёд, скажу, что именно как женщина она мне очень быстро потом и разонравилась. Словом, оставив мне рекомендации по подготовке комнаты к её вселению, она отчалила. К чести своей могу сказать, что я всё выполнил, и когда она привезла две первые здоровенные сумки, и я, отдуваясь и поражаясь, как она, субтильная девочка,  тащила эти сумки до маршрутки, приволок их от метро, - в комнате уже не было велосипеда, а полка была свободна. И даже светильник я поставил у неё на столе. Учитывая, что у неё не было никакой посуды, да и еду она в суете позабыла купить, я её тут же покормил, а потом кормил ещё три дня, не справляясь о том, когда же она сама начнёт что-то на этот счёт думать. Я обратил внимание, что ждать, когда у человека проснётся чувство признательности в виде совести, ориентируясь на свои понятия в этой области, - гиблое дело. Естественно, не дождавшись, начинаешь сначала внутренне возмущаться, поражаться, забывая о том, что сам же создал все условия для того, чтобы усыпить всякое ответное движение, а впоследствии просто уже испытываешь к человеку жуткое неприятие из-за того лишь, что сам же ему и навязался со своей «добротой». Ой, не нужно мне было так ухаживать за этой Любой! Она в итоге привезла столько вещей, что они едва поместились в «газель». Мало того, я же эту газель и вызвался разгружать. Всегда надо обращать внимание на некие знаки, которые даются как бы невзначай, но являются очень важными предупредительными вехами дальнейшего течения событий. Так, в момент разгрузки машины, когда грузовой лифт достаточно наполнился для подъёма, он взял и не поехал. Не реагировал на кнопки он…просел! В принципе, для нашего грузового лифта такое количество с таким весом – это пустяк. А он взял и засбоил. Мне бы уже тогда задуматься. Мне бы обратить внимание на комод, который впервые я увидел среди вещей «переселенки». Нет, я, конечно, был удивлён, но не более. В итоге это несметное количество коробок, узлов, упаковок разного калибра и сам комод я поднимал на пассажирском лифте, взмокнув от напряжения и от ожидания лифта. Ведь эта Люба умудрилась привезти своё добро в самый разгар возвращения жильцов с работы. Но тогда я как-то спокойно на всё это смотрел, даже с каким-то энтузиазмом и задором.

     Два дня она распаковывала и распределяла свои вещи. Два дня ей некогда было готовить или просто сходить за продуктами. На третий день она сама опомнилась: «Что же это ты меня всё кормишь?!» - и побежала в магазин. Вернувшись, она сиротливо разместила кусочек сырка и кусочек колбаски на своей полке в холодильнике и убежала на работу. Как я выяснил в беседе с ней, работала она психологом в какой-то компании, но не только работала, а и продолжала совершенствоваться в перманентной нескончаемой учёбе. Я полагаю, что человеку достаточно один раз у где-то и у кого-то получить систему приобретения знаний, после чего он вполне самостоятельно может углублять свои знания, руководствуясь этой системой. Если же человеку постоянно требуются преподаватели, значит он неспособен овладеть системой, следовательно, необучаем. Этой Любе требовалось именно повышение уровня знаний через преподавателей. Потом, женщина-психолог незамужняя и бездетная в тридцать лет – это уже неизлечимая болезнь самодостаточности, эгоизма и глухоты к окружающим. В этом я убедился на собственной шкуре. Люба принялась. не ведая никакого удержу, использовать как энергетические, так и водные резервы моей квартиры. За те десять дней, которые она прожила, она умудрилась в одиночку перекрыть двухмесячный расход по квартире за свет и воду. Как она этого добилась, мне неведомо, но однажды, заглянув к ней в комнату, я увидел картину исчерпывающего задействования всех возможных электроприборов. Горела во все пять рожков лампа верхнего света, орал телевизор, духота стояла страшная от работающего на полную мощность обогревателя, из угла доносилась музыка, раскачиваемая здоровенными колонками, а сама Люба, стоя посреди всего этого беспредела, гладила гору белья. На моё замечание, что за электричество много платить придётся, она только махнула рукой, - то ли, что поняла, то ли, чтоб отвязался. Постепенно я начал понимать, что присутствие этой женщины меня бесит. Я очень быстро сделал шаг от любви к ненависти. Поводом для окончательного разрыва явилась история с полкой, которую Люба присмотрела в нашем хозяйственном магазине и загорелась купить её. Мало того, она хотела, чтобы я своими руками повесил эту полку над её столом. Когда Люба в первый раз предложила мне ознакомиться с этой её идеей, я наотрез отказался попусту дырявить стену, объясняя тем, что эта Люба сегодня здесь, а завтра там, а стена будет испорчена.

     - Так я тебе эту полку оставлю, если буду съезжать, - пыталась она меня купить.

     - Не нужна мне ни эта полка, ни дыры в стене, - отвечал я ей со спокойным раздражением.

     Закончилось всё тем, что я сам по дороге домой ей позвонил из хозяйственного и спросил, какую полку она хочет. Получив необходимые указания, я приобрёл эту злосчастную полку и побрёл домой. По пути мне пришла в голову одна интересная мысль.

     Прийдя домой, я попросил Любу пройти на кухню для разговора. Там я ей сообщил следующее:

     - Видишь ли, совместное проживание предполагает взаимную уступчивость в вопросах, которые не являются принципиальными. То есть, если один человек проявляет уступчивость, то и другому не следует особо задаваться. А посему давай так: я тебе вешаю полку, которая мне абсолютно ни к чему, а ты мне на летний только период позволяешь держать велосипед, который тебе тоже абсолютно ни к чему, в твоей комнате.

     Какая буря эмоций последовала за этим невинным предложением, трудно описать. Во-первых, наотрез было отказано; во-вторых, мне было указано, что добрые дела так не делаются, в-третьих, незачем возвращаться к уже оговоренным и решенным вопросам. Тут я увидел засидевшуюся в девках психолога-женщину в её истинном обличье. И ужаснулся. И решил гнать её в шею, о чём незамедлительно ей и сообщил, подбирая выражения. Я предложил ей найти себе как можно скорее другое жильё и обещал вернуть ей деньги за оставшийся после отъезда период.

     - Я поняла! Это всё из-за велосипеда, - сделала она глубокий вывод, поджала губы и удалилась.

     Съехала она очень скоро, со скандалом. В договоре написано, что выезд, сдача ключей и окончательный расчёт производятся единовременно, в присутствии обеих сторон, в предварительно согласованное между сторонами время. Так вот она, эта…Люба, будучи прекрасно осведомлена, что в 10:00 каждого утра я ухожу на работу, вечером ставит меня перед фактом, что завтра в 11:00 у неё заказана машина. Я выразил недоумение, почему со мной не было ничего согласовано. На это мне с милой женской непосредственностью было указано, что она не то, что не собиралась со мной ничего обсуждать, но вообще не желает разговаривать. Класс?! После этого, ни слова не говоря, в 12 ночи она уходит из дома и заявляется только в 3 часа, названивая в дверь, так как я, взбешенный таким пренебрежением к договору и ко мне в частности, закрыл дверь и повернул ключ. Наругавшись в три часа ночи, мы разошлись по комнатам, а утром я её предупредил, что без меня она никуда не съедет, а мне пора на работу. Чтобы она особо не обольщалась, я предупредил её, что когда она вчера в 12 ночи куда-то вышла до трёх, я успел поменять замки, на которые я сейчас и закрою. Так что, если хочет, пусть сидит дома, дожидаясь моего прихода, либо идёт гулять с той же целью. Что с ней стало! Она принялась стращать меня, что позвонит в милицию и предъявит свою копию нашего договора, в котором мои паспортные данные и моя подпись, и мне придётся очень вдумчиво объяснять ментам ситуацию, при которой она оказалась в моём доме запертой. При угрозах я никогда не теряюсь. У меня правило – принимай угрозу тут же и перехватывай инициативу. Я так и сказал ей: «Вызывай! Вызывай ментов, показывай им договор. А я скажу, что ты моя баба, которая мне надоела, которую я хочу выгнать, придумала какой-то липовый договор, напечатала его, списав мои паспортные данные, подделав мою подпись. А потом пусть они поинтересуются основаниями, на которых ты пребываешь в городе-герое Москве, не будучи москвичкой. Я думаю, с тобой у них разговор получится более плодотворный, нежели со мной.» Она, тут же сникла, смолкла и притихла, как оказалось, не от признания поражения, а обдумывая выход из положения. Она его нашла. Без десяти десять она принялась вытаскивать вещи из квартиры на площадку. О количестве этих вещей я писал выше. Ни о том, чтобы ей помогать, ни о том, чтобы этому препятствовать, ни о том, чтобы дождаться окончания выноса, не опоздав на работу, не могло быть и речи. Она меня перехитрила. Я плюнул и пошёл на работу. Все её провокации и вся её нечистоплотность были мной учтены при окончательном расчёте. И ещё. Договор я переделал в простое Соглашение, где изложены только условия найма, но никаких паспортных данных, никаких имён – ТОЛЬКО ПОДПИСИ.

     Ясно, что сдавать комнату – это идти на риск. Чтобы сделать этот риск минимальным, я для себя выделил следующие правила:

1. Сдавать только людям с высшим образованием. Эти люди, если не уважают вас, то уважают свой статус и не могут пойти на многие подлости, над которыми даже не станет задумываться человек со средним образованием.
2. При намерении разорвать договорные отношения, объявлять об этом только после, получения аванса за следующий срок проживания. В этом случае безболезненно даётся необходимое время для подыскания нового места жильцу, а себе – для поиска нового жильца, и уверенность, что нынешний жилец не смоется просто так, в расчёте получить деньги за непрожитые дни.
3. Никогда не показывать заинтересованность в жильце, чтобы не показать свою зависимость от него.
4. Обязательно составить документ о договорённостях, чтобы не вспоминать, кто что обещал, кто, что говорил.
5. Никогда не сдавать женщинам. Женщины легко нарушают и обходят любые договорённости, будь они высечены хоть в камне.