1/ 2/ 3/ 4/ 5/ 6/ 7/ 8/ 9/ 10/ 11/ 12/ 13/ 14/ 15/ 16/ 17/ 18/ 19/ 20/ 21/ 22/ 23/ 24/ 25/ 26/ 27/ 28/ 29/ 30/ 31/ 32/ 33/ 34/ 35/ 36/37/ 38/
06.07.84
С нетерпением жду часов. Позавчера получил извещение на бандероль, а когда пошёл получать и увидел большой кулёк, то и вовсе обрадовался. Как я ошибся! Бандероль пришла совсем не от вас, а от Людки Вагановой, однокашницы по театральной студии. Конечно, я немного расстроился, увидев не ваш, а её обратный адрес, так как понял, что пока часов не получить. Успокаивая себя видом объёмистой посылки, пошёл её распечатывать. Распаковав, обнаружил конверты-конверты-конверты, и все без марок, просто ужас какой-то. Я стоял с разочарованной рожей, теребил эту кучу и глотал уже бесполезные слюни. В последней надежде найти что-нибудь полезное, то есть съедобное, раскопал эту кучу и обнаружил шоколадку. Она мне очень понравилась, так как совесть моя спокойно почивала от осознания того, что Мишка в наряде по кухне, а я в карауле.
Теперь подробнее о карауле. Караул – это группа вооружённых людей, которым всё равно, что охранять, вот и охраняют, что ни попадя. На сей предмет то тут, то там врыты вышки, на которые и забираются караульщики и бродят там, в ожидании грабителей или нарушителей, лихорадочно вспоминая, как пальнуть из автомата, не нарушив устава. Ведь недаром у нас в комнате общевойсковой подготовки висит такой плакат «Действуй по уставу – завоюешь честь и славу». Хотя, как не обидно, не то, что чести или славы, гнилого увольнения не завоевал, как не старался. Правда, с вышки чуть не свалился. Немного в сон клонило. И нашёл я тогда себе там занятие. Повторял все три первые главы “Евгения Онегина”, которые успел выучить. Только, что-то туго повторялось. Народ снует туда сюда под вышкой, отвлекает. А главное, вышка моя находится аккурат посреди части. И подведомственные мне склады тоже рядышком. То есть, должен я их охранять от офицеров и солдат нашей части. Бред какой-то. Ночью лафа, ни души Сапоги снял и проветривал свои натруженные мозоли. Много летучих мышей. Пытался поймать хоть одну, но с автоматом неудобно, стрелять – не по уставу, а пуще всего, охотясь за этими увертливыми тварями, запросто можно и с вышки “закурлыкать”. И плюнул я на это занятие, и просто пытался увидеть их на лету. Но, видно, для того, чтобы увидеть их на лету, нужно самому с ними летать. Устал с первого раза очень. Но, это ещё цветочки. Как только мы вернулись из караула, нам сообщили, что с 9 на 10, и с 14 на 15 мы снова заступаем в караул. И я, конечно, на знакомую мне вышку. Это известие свалило меня в постель до сегодняшнего утра. Тут свою роль сыграла и усталость. Джабраилов чевой-то притих, и это не затишье перед бурей, а скорее подавленное молчание. Дело в том, что пока мы учили устав, мне в голову не шли все эти формальные обороты суконного армейского языка. Насколько приятнее, а потому и легче, учить Пушкина. И почему уставы сочиняют не Пушкины. И поэтому (про Мишку просто из-за лености) Джабраилов язвительно и неоднократно замечал, что в своей изначальной оценке нас, как “баранов тупорылых”, он нисколько не разочаровался, а даже ещё больше утвердился. Затем он делал неопровержимый вывод, что правильно сделал, определив нас на посудомойку, так как в таких местах службы устава знать вовсе не нужно. А поскольку я имел уже удовольствие познакомиться с прелестями кухонного наряда на посудомойке, чуток поднапрягся и, к вящему изумлению чеченца, все статьи про караульную службу ему выложил. Он был до того потрясён моими познаниями, что даже дал было увольнение на выходной, но быстро одумался и с подлой (другой не умеет) улыбочкой обещал подумать, не упечь ли меня на ночную работу. Но его карта бита! Я лишь немного опередил по своему ночному трудоустройству командира части, когда вместо работ спал спокойно, никем не тревожимый. А тут вышло и документальное подтверждение моей инициативе, в виде приказа, о запрещении всяких работ по ночам. Приятно, когда мнение твое совпадает с мнением высокого начальства.
09.07.84
Тик-тик-тик! Я думаю, вы уже поняли, что часы я получил. Браслет не жмёт, даже пришлось подтянуть на одну дырочку, а то, мне кажется, мама имеет преувеличенное представление о моей длани. А ведь у меня запястья, “як у дывчины”, тонкие. И вообще руки у меня несуразные – на тонком запястье болтается блиноподобная ладонь. Зато ножки полный контраст. Слоновьи ляжки заканчиваются почти детской ступней 44-го размера.
Браслет слегка бракованный, то есть, в одном месте сквозь никель проступает медь. Но это даже к лучшему, свистнут – найду. Да ещё к тому же часы с памятной надписью. Как пишут в газетах «ценный подарок с дарственной надписью». Только вопрос, кто их украдёт, если у нас даже электробритвы лежат себе преспокойно в тумбочках, и никому в голову не приходит на них покуситься. Я бы, конечно, мог попросить, чтобы Аня мне тоже привезла, но волосики на моей морде растут не шибко, чему я ужасно рад, так как можно не бриться неделю. А чем реже бреешься, тем меньше они хотят вырасти. Вот ведь, природа какая упрямая! Чем больше ей препятствуешь, тем вернее это произойдёт.
Спасибо и за шоколадку. Ну, кто ещё так, по-деловому, мог ею распорядиться, кроме меня? Даже обложка не пропала – её втиснул за стекло один из водителей. При этом я вынужден был дать ему дольку. Ему осенью домой, так что сами понимаете, не поделиться я не мог. Но по своей природной находчивости, хитрости и смекалке, как только меня позвали, я, ещё толком не сообразив, в чём дело, но сердцем ощутив угрозу возможного покушения, мигом и незаметно вытряхнул в карман все пластинки, кроме одной, которая незамедлительно утонула в прожорливой утробе “дедушки”. Но, видимо, такая малость только раззадорила алчность этого троглодита, так как тут же последовал плотоядный вопрос: “ Ещё есть?” Получив отрицательный ответ, он, было, заскучал, но тут взгляд его упал на яркую обложку шоколадки. Видимо, ёжик с палочкой-выручалочкой произвёл на его неиспорченное образованием и воспитанием сознание такое впечатление, какое производили блестящие безделушки, привозимые европейцами на острова Тихого океана на дикарей. Глаза его заблестели, он ухватил охотно мною отданный трофей и немедленно ножницами, которыми незадолго до этого остервенело кромсал ногти на ногах, принялся вырезать ёжика, и так увлёкся, что я, решив ему не мешать пошёл к Мишке. Он сегодня дежурный на воротах КПП. Рассудив, что он и так уж получил от меня столько кнутов, а пряников маловато, я решил поделиться с ним радостью получения часов и шоколадкой.
Ещё я заметил, что фантазия – великая вещь, и если её развивать, то очень интересно жить на свете. Весело. Иногда такое придёт в голову, ну такая чушь, а ходишь и сам над собой хохочешь на удивление другим. У меня это часто бывает. Начинаю вдруг смеяться без внешней причины, потому, что какой-нибудь случай, вовсе не смешной, продолжаю в своей голове раскручивать по своему сценарию, и часто довожу до полного абсурда. После чего поневоле начинаю смеяться. Наверно, поэтому Джабраилов считает меня идиотом. Ему никогда не понять, как можно преобразовывать действительность в своём мозгу. Ведь для этого, всё-таки, нужен мозг.
В выходные показывали очень хороший фильм «Баллада о солдате». Ухитрился посмотреть его аж два раза, в 18.00 и 20.00. К сожалению, оба раза по ходу всего фильма, выделываясь друг перед другом своей похабщиной и тупостью, дегенераты в «ХБ», то есть солдаты, отпускали разные циничные замечания и советы главному герою в сценах с девушкой: “ Ну-у, телок! Уж я бы не растерялся!” или “ Дурак! Чего медлит!” Короче говоря, сплошная игра “на публику”, а я больше, чем уверен, доведись кому-нибудь из этих “героев” оказаться в подобной ситуации, струхнули бы, как пить дать. Чего греха таить, тяжеловато с мало- или полуграмотным мужичьём смотреть лирические кинокартины.
11.07.84
Наверно, это письмо получит одна мамашка, так как Анька будет либо в пути, либо уже здесь. Ты, мам, не волнуйся, отпустят или не отпустят в понедельник, вторник, среду. Разговаривал сегодня с нашим капитаном. Он тоже москвич, живёт в Текстильщиках, почти рядом с дядей, и он обещал все эти три дня отпускать в увольнение после обеда. До обеда у нас ведь учёба. Что-то чеченец наш ко мне подобрел, а на Мишку озлился. Может, увидел, что я не сачок, а нормальный парень. Все мне говорят, что очень трудно разглядеть такую хорошую, но тёмную сторону моего характера за блестящим эгоизмом, словесами, острото-ослотами и пр.пр.пр. Даже настоятельно советуют от этого избавиться. А я не желаю быть таким, каким меня хотят видеть, мне приятней быть с собой в ладу, чем с окружающими, да на всех и не угодишь. Что же касается хулиганства, это уже в крови и останется до конца, так что в этом плане бороться с собой считаю глупым. Когда уходил в армию, многие просили, даже Сашка дядя: “ Не меняйся только, ладно?” Это, конечно, неверно. Мало того, что обязательно изменятся и взгляды на многое, и характер, но натура беспокойная не оставит меня, как бы ни сложились обстоятельства. Очень рад, что до армии не “завёл” себе никакой девочки. Нет обязательств писать кому-то о своих чувствах, даже, если их нет. Да и у Пушкина есть: “ Сменит не раз младая дева мечтами лёгкие мечты”. Зачем вешать груз ожидания на молодую непоседливую жизнь, которая всё равно возьмёт своё, не вынеся столь долгой разлуки? Зачем мне возвращаться к разбитому корыту? Интересная вещь. То, о чём бы никогда с вами не завел речь в повседневной жизни, в письмах выходит как-то само собой и не кажется странным. Может, это оттого, что при написании письма я не вижу собеседника, как-то не думаю о нём, а беседую сам с собой, излагая мысли на бумаге. А может, оттого, что на гражданке я мог быстро найти, с кем поделиться, так как там я выбирал, а здесь, кого бог послал. Я тебе говорил уже, мам, что с девчонками я себя чувствую легче. Понятым, что ли. С ними я уверен, что всё, о чём я думаю, не будет воспринято со скептической насмешкой знатока, чем часто грешат молодые неудачники. Вот, например, с Сашкой-Бородой было тяжко. Всё оспаривает, приходилось тратить, и, причём зря, силы и доказывать очевидное. Самый неблагодарный и тщетный из всех споров. После одной даже прогулки с Бородой я чувствовал себя, как выжатый лимон, а плюс ко всему ещё и злой был, как собака, от отчаяния. После общения с ним не было желания ни говорить, ни думать, такие тоска и отчаяние опустошали душу, что жуть. Потом я, правда, приноровился и стал его пыл направлять на людей, которые мне чем-либо досадили, и Борода доканывал их в кратчайший срок. Либо переводил разговор в более спокойное русло до того момента, когда снова готов был рвануть спор, после чего уходил с опасной темы на ещё не развитую. Хотя, тоже занятие – не фонтан, всё время в напряжении.
Тут, когда мы ездили с Андрюхой, тем, смоленским, сдавать бельё в баню, и, сдав старое, уже получали новое, раздался страшный визг кастелянши: “ Ой, мышь! Убей её, сынок, убей!” Андрюха, к которому был обращён этот призыв, уже хотел броситься исполнять приказ, как вдруг в душе моей всколыхнулась и вновь дала о себе знать неодолимая любовь к грызунам. Я заорал: “ Не трогать!”, а потом спокойно попросил: “ Лучше отдайте её мне”. Мышка была маленькая (живо напомнила мне моего хому Кешу), страшно прыткая и испуганная. Она всё пыталась вырваться из моих рук, а поскольку ей это не удавалось, пыталась кусаться. Но она была очень маленькая, и ей это не удавалось тоже. Отпустил я её на свободу, в кусты. Не убий. Не тобою жизнь дадена, не тобою будет отобрана. На все сто процентов эта формула верна для животного мира. Не всегда для людей. Попадаются такие изверги, которых лучше убить, пока они кого-нибудь не убили. Как говорится, больной орган отсекают. Неизлечимо больной.
15.07.84.
Близится воскресенье, а увольнение опять отдаляется, и всё потому, что не могу я всё время быть хорошим. Тошнит меня от этого. Как известно, ложка дёгтя портит бочку мёда. Так и у меня. Делаю, делаю хорошее, и доброе, и правильное, а потом не удержусь и сорвусь на какую-нибудь пакость. А плохое, пусть и ничтожное дело, ввиду способности людей замечать за собой только хорошее, а за другими только плохое, всегда затмит любое большое и доброе дело. Мне кажется, что такое положение вещей существует из-за того, что добро воспринимается, как нечто, само собою разумеющееся, в то время как зло, как нечто, из ряда вон выходящее. Из-за такого расклада я и не попадаю в увольнения.
Нужно отлично учиться, а я в этой технике ни бельмеса не понимаю, потому, что не интересно ничего понимать. Да ещё не оставляет мысль, что всё равно меня оставят здесь токарем. Завтра наши опять уезжают, и снова ждёт меня разбитая и разломанная за время моего отсутствия токарня. Честно сказать, даже и нет желания приводить её в божеский вид только лишь для того, чтобы, временно в ней поработав, а затем, вернувшись через неопределенный срок, застать опять руины. Ведь уже 18 августа наши вернутся. Нет! Будя! Буду добиваться у начальства какой-нибудь определенности. Либо пусть снимают меня вовсе, либо предоставят нормальные условия для работы. Поскорее бы, что ли, 20 октября, когда станет окончательно ясно, оставляют меня или отправлюсь я в места, не столь отдаленные. А уж если оставят, сделаю всё, что нужно, а токарня будет добротной. Чтобы любой инструмент, нужный для работы был под рукой, и не приходилось тратить время на его поиски по всему автопарку. Сегодня у нас был утренник вопросов и ответов. Отвечал на вопросы командир части. Так я задал вопрос об отсутствии по утрам воды, а своём личный забыл. Но, нет худа без добра. На две недели я буду полностью избавлен от общества Джабраилова и его холуёв. Ещё бальзам на душу, что не буду учиться этому нелюбимому предмету аж две недели. И свободное время будет, потому, что возвращается та благословенная жизнь, когда до полпятого я в токарне, а затем иду за почтой. Вот, собираюсь сейчас на кухню. Судьба смилостивилась над затурканным рабом своим и направила меня вместо посудомойки в зал. Это гораздо легче, так как работа рабочих зала ни в коей мере не сравнима с работой негров-посудомойщиков. Правда, сейчас туда направили “бабаёв”, так называют в армии выходцев из среднеазиатских республик, и вся “дискотека”, как называют посудомойку, пройдёт исключительно с их участием. “Дискотека”, наверно, потому, что миски напоминают диски, а их там 1800 штук различных, которым нет конца. Пот градом, на всё плевать, и стоишь полусогнутый, вкалываешь, покамест не заметишь вдруг, что число их понемногу уменьшается. Орёшь на всех, мобилизуешь народ на последний рывок, и когда, наконец, выпрямишься и сотрёшь сальной рукой пот ручейный, вздохнёшь и охнешь:“ Мама родная, уже 2 часа ночи!” К тому же мне выдадут точно такую же белую рубаху, что была на мне в госпитале. Только вот, штаны будут не белые, а как будто чем-то рвотным обрызганные и засушенные в таком виде. Что ж, претендовать на джинсы…? Постараюсь сделать так, чтобы и этот наряд закончился у меня не завтра в 18 часов, то есть через сутки, а сегодня вечером, точнее ночью. Обращусь в Александру Васильевичу, пусть берёт в токарню на завтра порядок наводить.
Ну вот, только написал, как было построение, и наш старшина Ступников говорит.
- А ты что здесь делаешь?
- Назначили в наряд, - говорю.
- Ничего подобного! Сегодня уж работай, а завтра я тебя вижу в токарне.
И весёлая волна поднялась, раздавила и поглотила весь скрежет, которым я был напичкан с утра. Я радостно рявкнул: “ Есть!”, и тут же половина волны схлынула, откинутая мыслью о том беспорядке и разоре, который ждёт меня завтра в месте, где, может быть, суждено мне провести “изгнанником два года незаметных”. Но это уже не смущает. Жисть опять голубая, снова засветилась впереди светлая точка, и можно, разинув варежку, смело шагать в облёванных штанах навстречу надежде, пока она вновь не погаснет. Так легко становится на сердце, когда вдруг среди сутолоки и бестолочи, где, как слепые, толкаются люди, поднимешь голову, и окажется всё таким ничтожным по сравнению с той жизнью, которая ждёт меня на воле. Там никто не будет понукать, погонять, там не буду связан я присягой с волей идиотов, и никто безнаказанно не сможет повышать на меня голос, а тем более оскорблять, пользуясь тем, что руки мои длинные не могут заткнуть им рот, так как связаны той же присягой. Ну, ладно. Вперёд, на кухню! В воскресенье командир роты обещал всем увольнение. Что ж, поглядим.