19.04.86

    Давненько не писал. Всё ждал от вас, чтобы писать в ответ. Но, что-то всё нет и нет, и я решил не терять даром времени и засел за очередную писанину.

     Настало время тепла, и неразрывно связанное с ним время различного рода работ, о роде которых я поведал в прошлом письме. Сейчас у нас начался перевод техники на летнее состояние, и мы, наагитированные нашим толстым боссом, капитаном Жамалбековым, про которого сами же его земляки казахи говорят, что это не казах, а еврей, - до того хитрый, - работаем допоздна. Красим из пульверизаторов машины, а скоро примемся менять масло. И если уж сейчас мы ходим все в краске, то трудно даже представить, что будет дальше. Сегодня, правда, отдыхали, хоть и был субботник. По этому случаю у нас был митинг. У нас все праздники любят изуродовать чрезмерным празднованием, и вовсе не от души, а по идиотской укоренившейся привычке. Откуда-то, вероятно из клуба, принесли Гимн Советского Союза и включили в тот самый момент, когда мы несли бельё из прачечной в огромных тюках. Естественно, остановиться мы не могли, так как в грязь его не положить, а стоять с такой ношей и некрасиво, и не очень-то легко. И мы на виду у всех, а главное, нас отлично было видно с трибуны, где стоял комдив, протащили под Гимн бельё в роту. Комдива, ярого коммуниста и фанатика, это так покоробило, что он выказал недовольство нашему комбату, прибавив, что нас, как явных врагов народа надо расстрелять за такой поступок из миномёта. Когда я об этом узнал, меня охватил такой безудержный смех, что даже живот заболел. Ну, в самом деле, почему бы не танком нас раздавить или не натравить на нас, несчастных, эскадрилью истребителей, чтобы они нас под корень истребили. Нет, явно у командования что-то с головой. И чем выше, тем хуже.

     А отдыхали сегодня ребята потому, что начальника нашего, как его здесь окрестили, Жамалбосса, посадил на гауптвахту один генерал из многочисленных комиссий, что сейчас наезжают одна за другой. Ему немного не повезло. До этого происшествия к нам в ТЭЧ приезжал комендант гарнизона, небезызвестный капитан   Акопов, по совместительству ещё и начальник гарнизонной гауптвахты, и просил у Жамала краски для своей машины. Жамал, который не забыл, что сам некогда занимал этот пост, с которого был снят за невероятную даже для такой должности жестокость, долго с ним ругался, препирался, выкрикивались взаимные обвинения, и в итоге Акопову удалось-таки выцыганить одну баночку. Но унижения своего он не забыл и сам подсказал генералу, куда можно направить строптивого начальника ТЭЧ в   случае особого обнагления последнего. Видимо, генерал принял к сведению советы многомудрого Акопова, а случай Жамал с лёгкостью предоставил сам: просто послал генерала на три буквы. И вот, ирония судьбы, Жамалбекова сажают в собственную бывшую вотчину под замок на семь суток. Не знаю, как там дальше разворачивались события, но Жамал сегодня же вернулся, такой же цветущий и довольный, как и уходил, как будто, посылать куда подальше генералов для него самое привычное дело. Наверно, офицера посчитали всё же зазорным держать вместе с солдатами, да и Жамал под нажимом обстоятельств пообещал Акопову дать краски гораздо больше, чем в первый раз.

     Знаете, речь засорена нецензурщиной или словами-паразитами. Но я сделал для себя ещё один вывод, что засорить и утяжелить язык можно и слишком умными словами. Так, например, читал я тут книгу одного московского умника " Футбол в старые времена”. Он, видите ли, делился воспоминаниями детства, но такими претенциозными предложениями и снисходительными сентенциями, что и читать тяжело, и интерес пропадает начисто. И, может быть, забыл бы я его опус, если б не встретил в этот же день нашего штабного писаря, у которого речь тоже замусорена всякими "тенденциозно”, "априори”, "прерогатива” и пр. Я тоже не дурак, умные слова понимать умею, только крайне редко их использую. Речь, пересыпаемая беспрестанно иностранными тяжеловесными словами, напоминает ухабистую дорогу, по которой ехать в удовольствие невозможно. А вот, чем проще и образнее язык, тем приятнее и слушать его, и читать, и разговаривать, в конце-концов. У классиков, к примеру, я не встречал подобных слов, хоть они их, безусловно, знали. Существуют же различные стили, и при перемешивании одного разговорного стиля с другим получается  неудобоваримый  суррогат. Вот, и я употребил "умное” слово.

     Телефон на тумбочке дневального у нас параллелен с телефоном дежурного по части. И случился сегодня такой казус. Зашёл в роту прапорщик, поднял трубку на тумбочке и, дождавшись, пока ему ответит коммутатор, попросил соединить его со стоянкой второй эскадрильи. Вдруг, из комнаты дежурного по части доносится крик.

     - Какую стоянку? Я не понимаю!

     Оказывается, дежурный по части именно в этот же момент хотел куда-то позвонить и поднял трубку, из которой его так оскорбили, приняв за коммутатор.

22.04.86

     Итак, опять мне не повезло. Не успею настроиться на работу, как местные "вожди”, как называет комбат начальство, мельче себя, обрывают всё настроение тем, что ставят в наряд. Что и говорить, народу не хватает. Но его не будет хватать даже в том случае, если будет не 60 человек, как сейчас, а вдвое больше. Я исхожу из того, что в прошлом году в это же время было 50 человек, и всё равно народ работал не больше, чем сейчас. Найти дурную работу и сказать, что тот или иной человек не может идти в наряд, поскольку очень занят, можно, когда хочешь.

Да и в наряд поставишь не каждого. Что толку, положим, с дежурного по роте, если он не пользуется авторитетом и поэтому, будь он хоть генералом, не сможет заставить роту  выполнять распорядок дня, да и просто навести элементарный порядок. А соблюдать его, почему-то, редко у кого возникает желание. Можно точно сказать, что если и поддерживается в армии дисциплина, то исключительно в принудительном порядке, и все бредни на счёт высокой сознательности советских военнослужащих – не более чем бредни. И всё вовсе не так, как пытаются изобразить в тележурнале "Служу Советскому Союзу”, где чистенькие солдатики с правильными, а потому пошлыми, рожами вдохновенно рассуждают, как помогает им дисциплина в их нелёгкой службе, да и в личной жизни тоже. Смотрю я на них и вижу, что делают-то они и говорят перед камерой всё правильно, вместо того, чтобы хоть раз сказать правдиво. Сколько показухи! Иногда даже думаешь: "Не всё ли на свете показуха?” Но это происходит тогда, когда этим представлением несуществующего уже набита оскомина, а уж тут-то, в армии, для многих показуха – хлеб насущный. И за всю эту высокопрофессиональную фикцию эти куклы получают денежки вовсе не фиктивные и немалые, надо сказать. Самые большие оклады в армии и самые большие бездельники здесь же. Самое неприятное, что денежки эти заработаны не ими, а честными работягами из народного хозяйства, которым недоплатили за их реальный труд, чтобы заплатить этим паразитам за их реальное ничегонеделание. Обидно и несправедливо, что люди, которые действительно вкалывают, получают мизер, а эти подонки ещё и кичатся: "Вот я, ничего не делаю, а зарабатываю 300 рублей!” Парадокс! Если ты не РАБОТАЕШЬ, как же ты можешь ЗАРАБОТАТЬ? Одним  словом, все эти мысли сколь горестны, столь же и бесплодны, и сколько бы я на эту тему не размышлял, всё равно изменить ничего не смогу.

     За кадрирующую рамку спасибо. Буду ждать вещей и денег. Не из жадности вовсе, а потому, что когда лежит рядом, не переживаешь из-за возможного неосуществления своих планов и надежд. Тётя Нина сообщила сегодня мне, что получила на меня, как она говорит, "бандерольчик”. У неё речь вообще интересная. Некоторые слова она уморительно  коверкает, но я даже не улыбаюсь, пусть даже по-доброму, так как всё равно ей может стать неловко.

27.04.86

     Как мне и предсказывали, накануне дембеля напала страшная неохота писать письма. Хотя, это мне пророчили уже после года службы. Говорили, что, мол, скука и тоска по дому отпадут, а с ними и желание писать. Ан, нет! Ошиблись теоретики армейские, не пропала у меня не только охота писать, но ещё и получать письма. И не только письма, а ещё и всякие вкусности. Тем не менее, я не видел ещё солдата, хоть и увольняющегося, который не спрашивал бы ненароком у дневального, есть ли ему письма. А мне, к тому же, идут ещё и бандероли с посылками. Ну, как  я не отвечу?

     Нынешней ночью снилось мне, что приехал я в какой-то магазин, а там одни печенья "глаголики”. Но, это меня не сильно опечалило, так как глаголики вкусные и мне нравятся. Но, затем оказывается, что это не магазин, а учебка моя ставропольская, и я хожу и поражаюсь, как всё изменилось. Казармы, вместо старых, обветшавших, отстроены новые, как говорят здесь, "канолевые”. Такие, примерно, как здание ТАСС близ Тверского бульвара. Столовую тоже не узнать, но что меня поразило больше всего, - это клетки, прямо, как в Московском зоопарке, - большие, и в них сидят большие унылые обезьяны неизвестной породы, но их много-много. На этом месте меня разбудили. До смерти уже надоела эта команда: " Рота, подъём!”. Удавить хочется ни в чём не повинного дневального, который просто выполняет свои обязанности.

     Дядя Саша тут решил поинтересоваться, сколько он мне должен за колбасу, что вы прислали. В ответ я сделал обиженную физиономию и гордо ушёл по-английски вкалывать дальше по-армейски. Работал вчера до позднего вечера, да и работа такая всё была грязная – в мазуте, в масле. Когда же, наконец, я начисто отмою руки? Вы только не подумайте, что я здесь настолько опустился, что хожу, как горилла, весь обросший и немытый. Нет, руки у меня  чистые, только на сгибах грязь настолько въелась, что не отмывается пока.